Шперргебит, 1976 г. (часть вторая)
Людериц приятный город — когда ветер дует в правильном направлении! Дома и здания в старом немецком стиле, некоторые построены в, на и вокруг скал, которых здесь очень много. Кажется, что ветер здесь никогда не прекращается; днём усиливается ещё больше, но нам говорили, что по-настоящему ветреный месяц — январь. Но когда ветер дует в неправильном направлении, запах с рыбоконсервной фабрики становится, мягко говоря, очень неприятным. Когда я в первый раз его почувствовала, я решила, что поблизости прорвало канализацию! Зарегистрировавшись в отеле и удостоверившись, что Даррел и Роберт не прибыли раньше нас, мы подъехали по дороге к одному из каменистых холмов у залива и устроили ленч. Я побродила вокруг, подбирая камешки и ракушки, и нашла несколько больших пеларгоний. У горизонта тянулась полоска облаков, через ровные интервалы звучал туманный горн, но над головой небо было абсолютно чистое.
Мы вернулись в город и позвонили нашему старому другу, миссис Колеман (Coleman) в офис Объединённых Алмазных Шахт. Она родилась в Помоне (Pomona) на Алмазной Территории, и её любовь и интерес ко окружающим местам были хорошо видны по тому, как она рассказывала интереснейшие истории о Людерице, Алмазной Территории и старых добрых временах. В конце года она собиралась уйти на пенсию, после чего она и её муж хотели переехать в окрестности Кейптауна. Проговорив с миссис Колеман почти час, не увидев никаких признаков Даррела, мы решили поехать на место произрастания L. optica, чтобы набрать почвы для сеянцев этого вида. Почва, в которой они растут, сильно отличается от почвы, в которой растут другие виды. В ней содержится много минеральных веществ, нет гумуса, и она очень песчаная. К тому времени, как мы приехали на место, ветер усилился и с моря приближался туман. Казалось, нас скоро отрежет от дороги, и я хотела поторопить Десмонда, чтобы он поскорее наполнил мешок почвой. Неожиданно он подозвал меня к себе, и возле его ног, спрятавшись за камнем, был — невероятно — красный L. optica f. rubra (C287, см. “Lithops”, стр. 250) — редкая, столь желаемая многими красно-рубиновая форма L. optica, про которую говорили, что она встречается один раз на 1000 обычных серо-зелёных растений. Я пишу «невероятно», потому что мы искали этот драгоценный камень много лет и пришли к выводу, что из-за своей красоты и редкости в природе не осталось ни одного экземпляра, пусть даже ходили слухи, что это не так. Теперь, когда мы его не искали, мы его нашли! Десмонд побежал к машине за фотоаппаратом — туман или не туман, но растение нужно сфотографировать, а я в это время я искала другие. И когда Десмонд вернулся к своему растению, он увидел другое, шестиголовое — и снова рубиново-красное. Какая радость! Приближающийся туман был забыт, мы продолжили поиски, и в конце концов добыли ещё два растения.
Нас поразило, что все они были самого насыщенного, яркого рубиново-красного цвета. Мы думали, что прекрасный цвет L. optica f. rubra, который мы так привыкли видеть в коллекциях, был результатом направленного отбора с целью исключить бледные растения, а растения в природе были в лучшем случае розовыми. Отвлёкшись, от радости мы даже не заметили, что ветер, который принёс туман, теперь унёс его прочь! Мы искали в течении часа, но больше не нашли ни одной «рубры», и на удивление мало обычных L. optica. Мы вернулись в отель, где узнали, что Даррел и Роберт прибыли вскоре после нашего отъезда. Очень приятный вечер был проведён в обсуждении планов на завтра.
Главный офис охраны Алмазной Территории находился в Колманскопе (Kolmanskop), старом городе-призраке в нескольких милях от Людерица в глубь материка. Кроме больших ангаров, использовавшихся до сих пор, везде властвовали песок и ветер, старые дома были покинуты. Нам очень сильно помогли, объяснив, как проехать к таким местам, как залив Принца Уэльского и Помона. После регистрации в Колманскопе нас проводили до ворот Роткоп (Rotkop), провели через них и заперли. На посту круглосуточно дежурят, и когда вы собираетесь выехать, нужно использовать телефон, прикреплённый к столбу у ворот, дежурные придут и откроют их для вас.
Шперргебит оказался настоящим сюрпризом. Мы ожидали увидеть пустыню почти без следов человека, где вокруг на сотни миль нет ни души. Вместо этого мы увидели хорошую ухоженную грунтовую дорогу от ворот на севере до самого Оранжемунда на юге. В сторону гор на несколько миль отходят узкие дороги, после чего вам нужно прокладывать пусть самому, иногда по достаточно толстому слою песка. Но ваши собственные следы всегда видны — хотя ветер быстро заносит углубления от протектора — и обычно по ним легко вернуться назад. У берега проходила старая дорога, огибающая бухты, такие как бухта Элизабет (Elizabeth bay), бухта Принца Уэльского и т.п. Но как я писала выше, пустыня борется со следами человека, и по меньшей мере в одном месте, у бухты Элизабет, человек проиграл эту битву. Огромные бульдозеры, работающие непрерывно 24 часа в сутки, не смогли удержать гигантские дюны прочь от дороги, и теперь дюны идут прямо в море.
Бухта Принца Уэльского — типовое месторождение L. optica, и мы очень стремились туда попасть и, по возможности, найти в окрестностях растения. Путевых знаков как таковых не было, но руины старого дома, стратегически расположенная топливная цистерна, куча ржавого железа и даже гигантская дюна были ничуть не хуже, если вы знали, что и где искать. Нашим первым знаком было «место, где первая большая дюна пересекает дорогу». Повернув на право, мы покинули главную «дорогу» и почти сразу машина Даррела, ехавшего впереди, увязла по самое днище в глубоком песке, который казался достаточно твёрдым. Выпустив из шин немного воздуха, мы скоро продолжили путь, и были очень благодарны тому, кто недавно оставил свежий след, который повёл нас в нужном направлении. Время от времени дюны наползали на след, и нам приходилось их объезжать и искать след дальше.
Барханы выглядят очень красиво, образуя полумесяц песка вокруг чистого каменистого участка. Центр дюны может достигать 40 и больше футов в высоту, тогда как концы опускаются до уровня земли. Ветер постоянно поднимает песчинки на поверхности, и почти видно, как движется дюна. Защищённое место, окружённое дюной, кажется прекрасным местом для лагеря, но на следующее утро вы будете погребены под слоем песка!
Нашим следующим ориентиром была хижина с заострённой крышей. Ещё один поворот направо, к морю, привёл нас к бухте Принца Уэльского, возле которого мы нашли L. optica (C289, см. “Lithops”, стр. 274). Далее на юг мы увидели Помону, город-призрак. Последние обитатели покинули его недавно, в 1956 г., хотя можно было подумать, что он был покинут по меньше 50 лет назад. Теперь здесь властвовали песок и ветер. Окна и двери бешено вертелись на сломанных петлях, почти все крыши были сорваны ветром, и изорванные полоски потолочных досок хлопали на ветру как испуганные птицы — и всё это покрыто и заполнено песком. Старая мотыга, осколок фарфора и пара ржавых кроватей в одном из домов были свидетельствами того, что когда-то здесь жили люди. По единственному Aloe dichotoma у крыльца мы нашли дом, где раньше жили миссис Колеман с родителями. Когда-то это было импозантное здание, и хотя оно выглядело не так плохо, как другие, ветер и время взяли своё. И здесь, среди камней между домами, мы нашли растущие и цветущие литопсы (C290). Нам повезло, что недавно был дождь и растения были в хорошем состоянии. Обычно вся влага, что им достаётся — туманы и роса. Ещё раз мы нашли L. optica (C294) у бухты Хамис (Chamies bay) в 85 милях к югу от Людерица.
От Помоны направились к знаменитой Богенфелс (Bogenfels) — огромной, изогнутой дугой скале, поднимающейся из моря. Мы приехали в конце дня, и к счастью, сразу же подъехали к ней. Было идеальное освещение для фотографирования, солнце светило прямо на скалу, а волны бились о подножие и прорывались через гигантскую дыру. Мы остались там на ночь, и хотя дул неистовый ветер и было достаточно холодно, это был хороший лагерь. На следующее утро скала была в тени, и фотографировать было нечего.
Местность была другая, и мы не нашли растений у Богенфелс, но на следующий день мы повернули от моря на главную дорогу, которую мы оставили несколько миль назад, и остановились у многообещающего холма, чтобы поискать другие суккуленты. Там было множество разных растений, но почему-то мы не думали найти там литопсы. Но когда мы стали возвращаться, я почти споткнулась об один — и он выглядел не как L. optica! (C291, см. “Lithops”, стр. 251). Конечно, после этого начались поиски. Прежде чем мы решили подтвердить статус разновидности, потребовалось достаточно большое исследование и изучение. Но перед нами были копии растений, выросших из семян Герберта Эрни. Позже мы нашли их в разных местах вдоль главной дороги, и все на плато высотой около 600 футов над уровнем моря, почти параллельном берегу.
Через полторы мили от места находки нашего нового растения мы снова выехали на дорогу на 70-й миле, где жила и работала небольшая партия геологов. Эти люди очень интересовались фантастической флорой того места, где они работали, они отвезли нас на интересные места и указали нам положение некоторых мест, которые для нас были лишь названиями. Один из геологов, Стефен Калбскопф (Stefen Kalbskopf) особенно сильно интересовался местными суккулентами и много искал их и фотографировал. Он знал, что такое литопс и даже дал нам информацию о колонии L. vallis-mariae, которую мы посетили в одной из следующих поездок — но он не знал, что литопсы росли прямо у его порога! Здесь, рядом с его лагерем, мы нашли несколько растений, но не стали их собирать. Он был невероятно восхищён, но совершенно недоволен собой.
В их «офисе» мы посмотрели карты окрестностей и Стефен указал нам несколько мест. Он также объяснил, как попасть в горы Клингхардт. Через несколько миль колея теряется, но проложить путь ещё на несколько относительно легко. Это не одна большая гора, как мы думали, а целая цепь вершин, некоторые конические, как Питаб (Pitab), а одна огромная гора со скруглённой плоской вершиной называлась Саргдекель (Sargdeckel) — «крышка гроба» — очень меткое название. Её можно разглядеть на горизонте даже от Богенфелс.
В горах Клингхардт не растут литопсы — это просто не их территория. Но список Даррела, в котором были перечислены найденные Динтером стапелиевые, скоро сократился до одного пункта. К счастью, многиех трихокаулоны (теперь Larryleachia) цвели, и их было достаточно легко определить. Динтер нашёл T. perlatum, но он не понял, что здесь встречаются и T. cactiforme, так как они в то время не цвели. Stapelia similis, S. ruschiana (теперь Tromotriche ruschiana) и колючий Trichocaulon delaetianum (теперь Hoodia delaetiana) вскоре были вычеркнуты из списка.
Одно из новых открытий Динтера, по крайней мере как он тогда думал, было особенно крупное растение из семейства Стапелиевых, которое он нашёл на Саргдекеле. Он был уверен, что это новый род, которому он дал «замечательное» название Sarcophagophyllus. К несчастью для него, но к счастью для тех, кто считает такие имена ужасно труднопроизносимыми, позже было обнаружено, что растение было идентично Caralluma mammillaris (теперь Quaqua mammilaris), и название Sarcophagophyllus было разжаловано в синонимы. Не думала я, читая описание путешествий Динтера, что в один прекрасный день мы соберём это прекрасное растение. Оно образует огромные, похожие на кусты пучки весом до 100 фунтов (45 кг), но к счастью, нам удалось найти несколько небольших экземпляров, которые мы с почестями отнесли вниз.
И хотя мы тщательно исследовали большие территории, включая место, совпадающее с описанием Динтера, мы так и не нашли то, что он назвал Echidnopsis atlantica. Теперь считается, что это редкий природный гибрид. Однако в горах было много и других суккулентов. Там были разные мезембы, пеларгонии, каждая не похожая на другую, но которые явно принадлежали к одной группе, и саркокаулоны, которые особенно очаровали меня своими прекрасными цветками и шипами. Скалы и камни были также прекрасны: и я вовсе не имею в виду алмазы — мы всё равно бы не узнали их в необработанном виде!
Плато Бунтфельдшу оказалось ещё одним местом, богатым на суккуленты, и мы нашли L. optica, Fenestraria, Stapelia pachyrrhiza (теперь Tridentea pachyrrhiza) и многое другое. Мы подъехали к краю плато и посмотрели вниз, на бесплодные, пустынные просторы, покрытые песком. Один край плато называется Шоколадной горой, так как она имеет тёмный цвет горького шоколада. Земля перед ней уходит вниз и образуется фигура в виде старого ботинка — поэтому плато и называется Buntfeldschuh — потрёпанный ботинок. Внизу мы могли увидеть заброшенный полицейский участок, построенный ещё в старые добрые времена, а у берега была бухта с очень большой колонией тюленей. Но так как ехать было далеко, а день близился к концу, мы решили не спускаться туда.
Когда мы бродили вокруг, фотографируя и любуясь окрестностями, мы вдруг услышали необычный резкий свист. Пролетели несколько птиц, и я решила, что это они, но через несколько мгновений я увидела клипспрингера (изящную маленькую антилопу, прыгающую с камня на камень на своих тонких копытцах). Высокий свист — их сигнал тревоги. Позже мы увидели ещё четыре, стремительно бросившихся вниз по склонам. Жизнь в этих местах кипит, хотя мы и мало что видели. Одинокий гемсбок (антилопа бейза), несколько спрингбоков и страусов — всё, что мы увидели. Но многочисленные следы гемсбоков, коричневых гиен и шакалов, которых мы однажды ночью слышали, свидетельствовали о том, что жизнь тут кипела ключом. Ветер дул, не ослабевая, и мы очень от него устали. Иногда он дул так сильно, что было почти ничего не видно и было трудно устоять на ногах. Но когда мы укрывались от ветра, мы понимали, как без него жарко. Всё время, пока мы были в этих местах, мы носили рубашки с длинными рукавами, так как с ветром было достаточно прохладно. Однажды ночью палатку Даррела унесло ветром, и как только она была снова установлена, её унесло во второй раз! Мы в это время спали блаженным сном, узнав о случившемся лишь утром, так как уютно расположились и уснули в «Гуззи», своём «Лендровере».
Наше разрешение позволяло нам ехать в любое место к северу от бухты Хамис. Даррел хотел исследовать Бучуберг (Buchuberg), внутрь континента от бухты, но она находилась к югу от забора. Там был высокий двойной забор с охранниками и собаками. Мы подъехали прямо к воротам и поговорили с охраной. Дорога идёт вдоль забора и мы доехали по ней до самой бухты, но не нашли ничего интересного.
Через шесть дней в Шперргебите настало время возвращаться к цивилизации. Люди в Колманскопе были очень великодушны и пропустили нас, даже не посмотрев, что мы нашли. Осмотр наших растений, мешков с почвой и камней и тому подобного занял бы у них целую вечность, но я думаю, они удовлетворились тем, что мы были лишь группой чокнутых ботаников, которые не узнали бы алмаз, даже если бы увидели! Да и территория, на которой мы были, давно выработана. Там были целые акры небольших холмиков из камней разного размера, обломков и т.п. Явно алмазы были мелкими, и им пришлось просеять всю территорию, чтобы их найти. Сама идея поражает воображение.
© 2006 Mesemb Study Group